31 декабря 1989 года около полудня я была погружена в размышления: добавить ли еще щепотку имеретинского шафрана в уже готовое сациви, или оставить, как есть.Кто готовил сациви - знает, что это вопрос не простой. Поэтому все остальные проблемы отступили передо мной на второй план. Да и какие там проблемы? Пирог подходил в духовке, оставалось приготовить несколько салатов и десерты. Плевое дело для опытной хозяйки. Тем более, что дети в такой день ни на что, кроме бутербродов не расчитывали, а Лева даже помогал и как раз в этот момент выходил из дома за лимонадом. Потому что все остальные праздничные закупки были сделаны раньше. Коньяк стоял в буфете, а вино должны были принести гости.
Лева выехал из дома на нашем бирюзовом запорожце и направился к торговому центру Дигомского массива, в котором собирался купить десять бутылок лимонада и боржома для праздничного стола.
Через 5 минут после выезда он попал в ужасающее месиво, состоящее из машин, людей с кошелками, снующих во всех направлениях, мотоциклов, детских колясок с детьми и мамами, ручных тележек и уличных лотков. Машина его двигалась в этом водовороте медленно и в направлении, которое выбирала за него судьба.
Гам стоял невообразимый , так что когда он усилился и стал относится персонально к нему, Лева этого и не заметил. И только, когда в его стекло и по крыше стали стучать кулаками, он остановился и вышел из машины. Оказалось, что в толкучке женщина зацепилась полой шубы за ехидный крюк запророжского заднего бампера. Она не сумела высвободиться и когда машина двинулась, несчастная упала и протащилась по асфальту метров шесть, пока прохожим не удалось остановить Левину машину.
Ярость толпы и пострадавшей были неописуемы. Она отказалась сесть в запорожец и кто-то другой взялся отвезти ее в больницу на проверку. Лева с огромным трудом, проклинаемый всеми, выбрался с этой площади и вернулся домой совершенно бледный и с дрожащими руками.
В семь часов вечера в дверь позвонили два милиционера, сказали, что Лева совершил аварию с человеческими жертвами и увели его с собой. Я заметалась в тревоге и тоске. Представила себе Леву в тюрьме - и не оставалось ничего другого, как заплакать и позвонить Гаррику. Гарри был моим однокурсником и Левиным шефом. Он постоянно устраивал приятелей своих друзей на работу, племянниц своих соседей в балетное училище, знакомых своих знакомых в хорошие больницы и делал это рефлекторно и даже с некоторым удовольствием.Он был человеком одаренным во многих областях, безмерно обаятельным, и по своему кодексу чести полностью соответствовал Мухусским ребятам Фазиля Искандера. Когда Гаррик напивался до строго определенной кондиции, он звонил мне по телефону и пел акт из какой-нибудь оперы, не пропуская не только арий, но и речитатива и вступлений оркестра. При этом он иногда останавливался, чтобы высказать суждение о различных вариантах аранжировки музыкальной ткани, но всегда возвращался на ту же ноту, на которой прервался.
Гаррик, как и я, знал нежную левину душу и понимал, что она может противостоять милицейскому давлению как земляничка медвежьим зубам. Тут я услышала по телефону, как Гаррик спешно переругивается с женой, которой обещал к приходу гостей сделать множество дел. Он объяснил ей ситуацию и помчался выяснять, где Лева находится, состав его преступления и какие ресурсы необходимо использовать, чтобы облегчить его участь.
Сам Гаррик в мире милиции был вполне своим. Во-первых, его тесть был министром внутренних дел Грузии. Правда сильно бывшим, но это дела почти не меняет. Во-вторых, в дни своего буйного студенчества он неоднократно попадал в разные отделения милиции по разнообразнейшим поводам и выбирался оттуда по большей части сам, попутно заводя среди милиционеров всех рангов задушевных друзей и собутыльников.
К девяти вечера они вернулись. Пострадавшая не пострадала и даже не порвала шубу, но сильно испачкалась и расстроилась. По словам Гаррика, протокол допроса еще не был подписан - то ли не успели, то ли ждали, пока кто-нибудь придет на выручку. После длинного дружеского разговора с упоминанием многочисленных общих знакомых и пресловутого тестя, протокол порвали. Заплатить за это пришлось немного, так что Гаррик даже не взял с нас эту сумму, назвав ее своим новогодним подарком. Я опять ревела и обнимала вновь обретенного мужа, с которым уже не чаяла увидеться в ближайшие годы.
Гаррик умчался к своему новогоднему столу, где его нетерпеливо ждали жена, дочка, тесть, теща и человек двадцать гостей. Однако через минуту вернулся со словами :"Чуть не забыл самого главного!" - и он поставил в угол авоську с десятью бутылками лимонада и боржома
