"Ты каждый день ложась в постель
Смотри во тьму окна
И думай, что метет метель
И что идет война".
Война закончилась десять лет назад, но стихи эти оставались с нами. Я любила их не меньше, чем "Мой веселый звонкий мяч", и они легли в основу моей души. Как и альбом соседки тети Даши, куда были вклеены вырезки из газет военного времени с карикатурами на драпающих немцев, и стишками "Юный фриц, любимец мамин в класс идет сдавать экзамен" Там Фриц ужасно ответивший на ужасные вопросы удостаивается похвалы. Стихи кончаются словами: "Рада мама, счастлив папа, Фрица приняли в гестапо". В толстой бархатной книге было много стишков и картинок, и я листала этот альбом десятки раз.
На очередной новый год, наряжая ёлку, я в первый раз разобрала в словах взрослых, что игрушки эти "трофейные". Иногда говорили, что их привез с войны дед, а иногда, что они получены "В счет репараций". Тогда это были только звуки. Новые красивые слова.
А теперь, через семьдесят лет после войны я представляю берлинских детей сорок шестого года. Полуголодных и плохо одетых, живущих в домах без стекол и отопления. Без электричества и надежной крыши. Чьи отцы убиты или находились в плену, а матери изнасилованы и измучены безнадежностью. И в рождество они не украшают ничего, потому что мародер постучал кулаком в дверь, спокойно вынес из дома картонную коробку с игрушками и продал моему деду за водку, полушубок убитого товарища или несколько дней отпуска, которые позволят ему ограбить еще несколько домов. Или (если это было "в счет репараций"), конфискации производились более упорядочено. Дома фашистов обыскивали и из них изымали все стоящее специальные команды.
Мельницы истории мелют медленно и омерзительно!
У меня такое чувство, что в мое сердце стучит не только пепел Клааса, но и пепел герцога Альба.
Я не могу этого выносить...