Единственное, что осталось приятного и утешительного, это писать рассказы. Темы жужжат вокруг. Любимые персонажи стараются попасться на глаза. В таком огорчении и досаде надо писать о ком-нибудь родном - лягушечка Гуля давно соскучилась на своем болоте. Но она требует легкомыслия, а меня угнетает творческий кризис. И мистер Макдермотт... Впрочем, он занят. У него поэма в разгаре. Не буду мешать... Сивилла Феодосия только вышла замуж, ей не до меня. Вот, разве, меланхоличный мистер Кавендиш...
"Мистер Кавендиш написал роман. Раньше он писал только рассказы, а теперь почувствовал, что может предоставить своим героям достаточно времени и места. Проследить за ними от детства до зрелости, позволить им уехать в Америку, дать возможность не только жениться, но и завести детей. Он любил своих персонажей. Сочувствовал до слез, когда узнал, что средний сын полковника Бентли не будет принят в школу, потому что страдает серьезной умственной слабостью. Немного утешился, когда оказалось, что мальчик находит удовольствие в рисовании цветными мелками и лепит из глины фигурки белок и ласточек. Он ввел в сюжет нескольких дам, которых помнил с детства - это были подруги матери. Одной из них он помог выпутаться из серьезных затруднений и выдал замуж за антиквара. В антикваре он узнал своего отца и любовно описывал его внешность, легкую причудливость и способность увлекать своих сыновей страстными рассказами о давно минувших событиях.
Через полгода после начала он расплел все интриги, связал свободные концы, завершил сюжетные ходы и переписал роман набело. Еще около месяца ушло на мелкие изменения и поправки. Окончательное перебеливание мистер Кавендиш поручил своему секретарю, которого нанял специально для помощи в написании романа. Наконец, он с непривычной для себя робостью решил, что пришло время показать свой труд издателю.
Он написал Томасу Лонгману, с которым находился в дружеских отношениях и состоял в одном клубе, и они договорились встретиться в библиотеке клуба в ближайший четверг.
Издатель открыл картонную коробку, перевязанную голубой шелковой лентой. Вынул из нее верхнюю тетрадь, перелистал пару первых страниц и углубился в текст. Потом он вынул другую тетрадь, третью... Из каждой прочел несколько кусочков и сложил все обратно в коробку.
- Прекрасно, Джеймс! - сказал он. Я, конечно, прочту этот роман детально и не один раз. Возможно, у меня будут вопросы или я попрошу вас внести маленькие изменения. Но поверьте чутью человека, издавшего более двухсот томов - это хорошая книга. Мой адвокат составит договор и я пришлю его вам на подпись.
- Я очень рад - искренне ответил мистер Кавендиш. - Мои финансовые обстоятельства оставляют желать лучшего. Я забросил журналы, не печатался уже более полугода, нанял секретаря. Мой банкир прислал мне письмо с предложением продать загородный дом, чтобы иметь возможность поддерживать привычный образ жизни.
- "Все наладится, Джеймс. Вы получите внушительный гонорар. Когда книга выйдет в свет, ваш банкир будет вами вполне доволен. Я думаю, нам потребуется три-четыре месяца. У меня есть замечательный молодой художник - некто Бердслей. Восходящая звезда в книгопечатании. Он сделает великолепные иллюстрации. Вашей книге суждено несколько переизданий". И успокоенный мистер Кавендиш вернулся домой.
Прошло полгода - книга была давно сверстана, но не выходила, потому что художник не сделал гравюр. Он создал множество набросков, которые отверг, уехал в деревню, вернулся, затеял скандальный роман с замужней женщиной, дрался на дуэли с ее мужем, был ранен. Наконец, он написал издателю письмо, в котором признал, что его постиг творческий кризис и он не в силах выполнить заказ. С художниками это случается...
Мистеру Джеймсу Кавендишу по ночам не спалось. С утра болела голова. Ему не хотелось выходить из дома, и он ел больше обычного и чувствовал, что от такого образа жизни скоро располнеет и обрюзгнет."
Бедный, бедный мистер Кавендиш! И меня постиг творческий кризис моего художника. И моя книга лежит без движения по той же причине. Только и радостей осталось, что писать истории.
