За все эти годы мне никогда не приходилось просить Гарри о профессиональной помощи, и я даже вообразить не мог, что такое случится. Однако положение стало критическим и однажды вечером я связался с ним по скайпу и рассказал суть проблемы. Речь шла о моей сестре Мэгги. В детстве мы играли вместе с ней, хоть она и была младше нас на два года. Но дружелюбие Гарри было не того сорта, чтобы в семилетнем возрасте пренебречь пятилетней сестрой друга. Он приносил Мэгги девчоночьи книжки своей старшей сестры, толкал качели, на которых она сидела выше, чем это решался сделать я, а однажды, к ужасу моей мамы, подарил ей дымчатого пушистого котенка с голубыми глазами. Так что и Мэгги, вспоминая Гарри всегда улыбается.
Жизнь была к Мэгги благосклонна. Она удачно вышла замуж, несмотря на двух малышей-близнецов еще до двадцати пяти лет защитила диссертацию по какой-то сложной математике, летом ездила с мужем и мальчиками в непонятные мне многодневные велосипедные походы и на день Благодарения запекала самую вкусную индейку из тех, которые мне доводилось пробовать. Короче говоря - это была благополучная и дружная семья. Пока не родилась Дэззи.
Дэззи была худеньким, очень красивым бессонным младенцем, лишенным всякого аппетита. Несколько первых лет жизни главной проблемой было накормить ее. Казалось, если ждать, пока она проголодается, ребенок зачахнет от голода. Она рано заговорила, чудесно пела и рисовала. Но учиться не хотела и ссорилась с подругами в пять раз чаще, чем другие девочки. Школы она не закончила. О колледже даже не было разговору. Хотя она много читала и писала необыкновенно смешные сатирические рассказы, которые два раза напечатали в газете города Провиденс. Дэззи получила за рассказы восемьдесят долларов и это, кажется, единственный достойный заработок за всю ее тридцатилетнюю жизнь.
С родителями она смертельно поссорилась еще в школе. И с тех пор кочевала по Америке. Она множество раз устраивалась на работу (о чем рассказывала, когда очередной тяжелый бронхит загонял ее на пару недель в родительский дом), но увольнялась со скандалом, высказав боссу все, что думает о нем и его семействе. Уезжая из дома она получала на дорогу несколько сот долларов, которые нехотя брала, не благодаря и не удоставивая родителей даже формальным мимолетным поцелуем.
Жизнь Мэгги превратилась в кошмар. Ее мучило беспокойство. Погода стала ее главной заботой: когда шел дождь, или было ветренно, ей казалось, Дэззи мокнет на ветру и ищет, куда бы спрятаться. В последний год Дэззи обосновалась в Сиэтле. Она жила с разрешения хозяина в пустом гараже и даже подрабатывала, разнося пиццу, когда у нее было настроение поездить на мотоцикле, принадлежащем пиццерии.
К этому времени нам всем было ясно, что девочку терзает тяжелая депрессия, а может и еще какое психическое расстройство. Это давало право на пособие и социальное жилье. Знай мы, что у нее есть крыша над головой и шницель на обед - все стало бы почти безоблачно. Но чтобы начать процесс требовалось заполнить множество документов, обратиться в разные учреждения, пообщаться с социальными работниками и получить справку от психиатра. Мы звонили Дэззи по очереди. С матерью она почти не разговаривала, но мне и отцу иногда отвечала. Не было никакой надежды, что всю эту бумажную волокиту возьмет на себя моя племянница, презирающая медицину, государственные учреждения и все мироздание в целом.
Один из близнецов взял отпуск и, оставив беременную жену в Бостоне на попечении Мэгги, поехал в Сиэтл. Он таскал ее почти насильно в те места, где она должна была присутствовать лично и ходил сам туда, где можно было действовать без нее. За неделю он подготовил весь пакет необходимых документов. Осталось уговорить Дэззи сходить к психиатру. На это она никогда не соглашалась. Тогда я позвонил Гарри, который был профессором психиатрии и заведующим отделением психиатрической больницы Сиэтла.
Гарри понял, что уговорить Дэзи явится в сумасшедший дом будет невозможно, но она с детства слышала о нем веселые истории и согласилась принять его приглашение, провести уик-энд у него на вилле. А заодно и уделить часик формальному разговору в докторском кабинете. В понедельник утром Гарри позвонил мне по телефону. Он был в скверном настроении. Я даже с удивлением услышал, как он рявкнул на свою секретаршу, пытающуюся привлечь его внимание к телефонному звонку от губернатора.
- "Послушай, Боб, - начал он нерешительно. - Я твой друг и готов для тебя почти на все. Но у меня есть профессиональный долг, который я не нарушу даже ради Божьей матери. Суди сам. Дэззи приехала к нам в субботу утром. Она была бледна и без всякого макияжа. И одета слишком просто - в майку и спортивные штаны. Согласен - это странно. Поздоровалась она очень приветливо, была весела, помогла жене на кухне, рассказывала за столом уморительно смешные истории о своих путешествиях, так, что мы все плакали от смеха. После обеда пела под гитару чудесные песни собственного сочинения. До ужина мы гуляли с ней в парке и вся моя семья была абсолютно очарована ее обаянием. Она с аппетитом поужинала, а потом вытирала бокалы, которые жена моет собственноручно, не доверяя старинный хрусталь посудомоечной машине. Воскресенье прошло так же празднично. Я говорил с ней о ее проблемах, о семье и планах на будущее. Она ответила на все мои вопросы. Мне не нравится ее жизнь, но это ничего не значит... Мы просили Дэззи приезжать еще - она талантливая, милая, живая и дружелюбная. Её нельзя не полюбить. Я не могу дать справку, которую ты просишь. Вероятно у нее бывают периоды мрачности, я это отлично понимаю. Но пусть она придет ко мне в таком состоянии и справку я напишу, поговорив с ней час-полтора."
Мы простились, и я положил трубку.
Дэззи суждено скитаться, болеть, есть бесплатный суп и, возможно, окончить жизнь в тюрьме. В плохом настроении она к врачу не пойдет. А в хорошем - нужную справку не получит.