Однако, мы сбились с ритма. Очередь за вами, Анна Михайловна."
Они выпили за тех, кто каждому из них дорог, и Анна Михайловна прочла рассказ своего ученика
Даймё Хосакава Тодаоси был предводителем огромного клана, и самые отважные и богатые самураи имели честь лично прислуживать ему. Он был уже очень стар – ему исполнилось пятьдесят четыре года. Внезапно его сразила тяжелая болезнь, и придворный лекарь сообщил близким, что надежды нет. Тогда самураи самого высокого ранга стали искать возможности поговорить с князем наедине, чтобы испросить у него разрешения после похорон совершить сэппуку и последовать за господином, который, пока был здоров, осыпал их своими милостями.
Некоторым Тодаоси разрешил сразу – их права были неоспоримы. Другим пришлось почтительно просить несколько раз, прежде чем князь нехотя согласился, а одному из своих вассалов он категорически отказал. Просто наотрез! Всегда недолюбливал его. И хоть сознавал, что не совсем хорошо на смертном одре отказывать верному человеку в его законной просьбе – но отказал! Сказал: «Послужи лучше моему сыну!» И умер.
Восемнадцать самураев, получивших разрешение Тодаоси, после торжественных похорон, на которых все они присутствовали, коротко простились с родителями, женами и детьми, и сделали харакири, каждый в свой час и в своем месте. Всё прошло самым торжественным и пристойным образом. Каждому из них ближайший друг быстро и аккуратно отрезал голову. Ничья жена не осквернила ритуала слезами или жалобами, и только совсем молодая женщина – жена самого юного самурая – вышла утром к завтраку с припухшими глазами, но свекровь простила дурочку и ничего ей не сказала.
А самурай, возглавлявший клан Абэ, чувствовал себя несчастным и опозоренным. Над ним уже и посмеивались. И он, ослабев душой, совершил недостойный поступок – сделал сэппуку без разрешения своего господина.
Новый князь разгневался на такое непокорство. И наказание обрушилось на весь клан Абэ. Князь приказал разделить имущество умершего на всех его пятерых сыновей поровну.
Горе семейства Абэ не знало предела. Младшие братья, всегда предполагавшие, что будут служить старшему и находиться под его защитой, оказались совершенно бесприютны. Каждый из них получил свое поместье, крестьян и службу у молодого даймё.
Растерянность и негодование их росли с каждым часом. И, конечно, дело кончилось взрывом. На торжественном смотру перед лицом молодого князя старший сын Абэ выхватил свою катану и обнаружил недовольство, почти мятеж, дерзко отрубив себе косичку... Ну, тут, конечно, его схватили и по приказу Тодаоси безоговорочно удавили.
Остальные братья со своими семьями укрылись в усадьбе отца. Прежде чем начался штурм усадьбы, мужчины с полного и горячего одобрения женщин прирезали своих детей и жен, а потом героически защищали усадьбу, показав себя настоящими отважными самураями, достойными памяти потомков.
Нападающие под командованием Коремицу Мондзаэмона тоже рубились отважно и умело. Погибло общим счетом человек семьдесят, включая женщин и детей, которые в битве не участвовали по известным уже причинам. Из семейства Абэ не уцелел никто – слуг перебили, а последний, случайно оставшийся в живых, покончил с собой. Под конец усадьбу, естественно, спалили.
Коремицу Модзаэмон отправился к даймё с докладом, любуясь по дороге белыми цветами уноханы, которые распустились вдоль садовой ограды. За свое безупречное военное мастерство он получил достойную награду – прибавку в триста коку риса, земельный надел и парадное кимоно. Довольный князь подарил ему свой веер.
Вадик слушал рассказ без улыбки и несколько раз, видимо, хотел перебить рассказчицу. Она заметил это и вопросительно посмотрела на него.
- Я знаю этот рассказ, - обронил Вадик. Его написал Алек.
- Нет, сказала Анна Михайловна.- Это Леня – мальчик с нашего литературного семинара. Мой самый любимый и непостижимый ученик. Он писал занятную прозу и чудесные стихи, но никогда не соглашался прочесть их вслух. Я работала с ним два года и, кажется, ничего не добилась. Однажды он рассказал мне, что не видел отца несколько лет и каждый день вспоминает его. Я думала, отец его умер, но оказалось совсем прозаично. Просто они с матерью развелись. "Твой отец не хочет тебя видеть?"- спросила я. Он встал, собрал вещи и молча вышел. Больше он не приходил и на звонки мои не отвечал. Я звонила к ним домой, писала письма, даже приходила пару раз, но увидеть его мне не удалось. Теперь и не знаю, что с ним сталось.
- Ничего особенного, - мрачно сказал Вадик. Просто Алексей гений. Про отца с ним говорить нельзя. Он рассказывает, что отец научил его всему – играть на пианино, писать стихи и даже математике. Глупости, конечно. Его отец не математик, а какой-то филолог. Журналист, не то критик… не помню. Однажды я что-то сказал об этом, и он чуть не ушел из аспирантуры.
- У него отец – писатель, - тихо сказал Андрей.- Это Лешенька написал. Я читал однажды. Он ушел в школу, а я прочел то, что лежало в ящике его стола. Слезы медленно наполняли его глаза и так же медленно стали скатываться по щекам. - "Он помнит меня. Я научил его писать цифры так, чтобы каждая помещалась в отдельной клеточке. Ему тогда было года три. И он в тот же день стал складывать большие числа. Цифру в верхней клеточке с цифрой в нижней. А результат еще ниже. Он тогда был счастлив. Потом я уже никогда не видел его радостным. Но тот день запомнили мы оба.
- Вадик, - сказал он, – я умоляю вас! Умоляю! Мне нужно увидеть Лёшу. Помогите мне! Уговорите его…"
- Мы слишком много выпили,- сказал Вадик. – Поймите, я ничего не могу сделать. Совсем ничего. Я люблю его. Из-за него я развелся с женой, не вижу детей, перешел в другую область математики – ту, что интересна ему. Мотаюсь в Москву чуть не каждый месяц, забросив остальные дела. А он? Любит ли он меня? Ценит ли? Благодарен ли? – Понятия не имею. Он меня удостаивает, и это все. Я дам вам его адрес и телефон. - Вадик черкнул несколько строк в блокноте, вырвал листок и отдал Андрею. - Попробуйте. Мы встаем утром часов в десять и сразу идем завтракать в кафе напротив. Подождите нас там. Может быть… Я был бы очень рад…
Они замолчали и откинулись на спинки кресел. Постепенно усталость и коньяк одолели и все трое задремали. Их разбудило объявление, о том, что для господ, вылетающих рейсом в Москву, к подъезду отеля подан автобус. За окнами сияло солнце. Туман в Лугано рассеялся. Анна Михайловна расчесала щеткой густые волосы, Андрей подал ей пальто, Вадик подхватил ее чемодан. В автобус они вошли последними.
