В середине восьмидесятых продуктов в тбилисских магазинах стало совсем мало. Хотя гости, приехавшие из Челябинска, находили наш стол изобильным, но, во-первых, фрукты и овощи мы покупали на базаре, а во-вторых, и в магазинах кое-что было. Продавалось мясо, хоть и страшноватое на вид, и сильно костлявое. Бывал сыр - одного сорта, а все же в магазине, недалеко от дома. С утра можно было купить молоко, а если пришел среди первых и принес банку, то, пожалуй, и сметану. Бывали и всякие молочные подробности вроде мацони, кефира и розоватого ацидофильного молока. Разумеется, к девяти часам утра оставался один кислый, как уксус творог, но тот, кто приходил поздно, знал, что пенять должен только на себя. Явился бы еще в десять!
А вот майонез, рис, макароны, чай, сахар и даже масло бывали вплоть до закрытия. Считай, весь день! Мука в двухкилограммовых бумажных пакетах, рыбные консервы и сгущенное молоко. Иногда завозили сосиски и какую-то странную страшно замороженную рыбу. И называлась она знобким именем мерлуза. И даже ледяная рыба появлялась на прилавках.Разумеется, продавцы обсчитывали и обвешивали. Это было нормой, и я даже не припоминаю, чтобы кто-нибудь попросил три копейки сдачи. Каждому было ясно, что продавец должен ежемесячно платить дань директору, а тот в торг, и выше до самого министра, а может и дальше. Ну и, разумеется, рискуя тюрьмой, никто из них не ограничивался той суммой, что надо отдать наверх. И себя не обижали - такая уж работа: почетная, но опасная.
И вдруг наступил момент, когда мясо, масло, сахар и даже сыр стали продавать исключительно по талонам. То-есть за деньги, разумеется, но в количествах, определяемых количеством талонов. На каждого члена семьи по двести грамм масла в месяц. А мяса по полкило. На кур талонов не было, но и кур тоже не было. Население не сразу поняло, что случилось.
Мы жили тогда с детьми в дачном поселке у друзей. Отбывали летнюю повинность. Я зашла в магазин за чаем и макаронами. Продавец отвесил мне килограмм опасных сероватых макарон с зазубренными обломанными краями. В кастрюле с кипятком они теряли свой средневековый угрожающий вид и становились покладистыми и сытными, хотя и безвкусными. А если потом поджарить на постном масле, то даже и заманчиво - хрустящими.
Пачка чая «Алазанская долина» и бумажный мешок с макаронами уже разместились в моей авоське, когда в магазин вошла женщина. Лет тридцати пяти, русская, встревоженная, в очках. Как вам сказать? Учительница… Она попросила килограмм сахара. Продавец отвесил и ждал талонов. Какие талоны? - взвизгнула она. – У меня нет никаких талонов- Дорогая, - кротко ответил пузатый дядька за прилавком. – С понедельника сахар, масло, мясо и сыр только по талонам.
Она заплакала. Сначала слезы просто потекли по лицу, а потом она закрылась ладонями и зарыдала в полную силу. Силясь сдержаться или объяснить, она бормотала, что у ребенка температура, что совсем не ест, чай только пьет с лимоном, а сахар кончился. Она выскочила на пять минут в магазин, а он там один.Продавец был потрясен.
- Дорогая! - вскричал он – из-за чего ты плачешь?? Из-за каких пустяков? На, возьми сахар. Не хочу твоих талонов. Не надо денег – иди к своему ребенку! И она ушла, прижимая к груди коричневый бумажный пакет с сахаром.- Ты хороший человек, - сказала я усатому толстяку.
Он посмотрел на меня, не нашел во мне признаков несчастливости и доверительно сказал: «Жалко же! Представляешь, как она живет? Я готов еще доплатить, только бы не плакала…»