Теперь он спал в комнате с еще одним мальчиком. К каждой спальне первых двух классов была прикреплена горничная. Она помогала им одеваться и вовремя выходить на завтрак, купала их, заботилась об одежде, убирала комнаты и укладывала спать. Лестер теперь ночевал в одной комнате с Оливером Бромли. Мальчики были одного роста и даже похожи друг на друга, как братья, только у Оливера волосы были русые прямые и жесткие, а у Лестера золотистые и кудрявые. Что доставляло и ему и горничной Дорис много хлопот после купания.
Еще до того, как ребята освоили в достаточной мере язык жестов, эти двое нашли общий язык и подружились на всю жизнь. И на уроках они сидели рядом – учителя не возражали. Главной задачей воспитателя и, в особенности, в младших классах, считался душевный комфорт маленьких узников тишины. Попечительский совет много лет назад принял решение, исключающее в этой школе всякие телесные наказания. Даже простой хлопок линейкой по пальцам рассеянного ученика считался грубым нарушением педагогической методики и мог закончиться если не увольнением учителя, то строгим выговором от директора. Для того, чтобы дети не отвлекались, на всех уроках присутствовал надзиратель. В младших классах этим занимались добродушные пожилые дамы-волонтёрки. Заметив, что кто-нибудь не смотрит на учителя или в тетрадку, они подходили к ребенку, клали ему руку на плечо и ласково принуждали заняться уроком. После одиннадцати лет, надзирателями были мужчины. Они дотрагивались до руки невнимательного ученика и, если он был вертляв, непоседлив и задирал других, могли записать имя в блокнот. По решению классного наставника, такая вина наказывалась лишением сладкого на обед, а в крайнем случае, даже субботнего возвращения домой.
В те дни, когда родители приезжали субботним вечером в школу забрать своих мальчиков на выходной, классный наставник беседовал с каждым, рассказывая об успехах и трудностях ребенка. С одиннадцати лет было рекомендовано приглашать на каникулы и даже на воскресенье кого-нибудь из соучеников. Педагоги считали необходимым показать мальчикам мир за пределами их собственной семьи и школы. Каждый ученик уже понимал речь по губам и сносно мог отвечать, так что в чужом доме (а тем более в доме родителей другого неслышащего мальчика), должен был чувствовать себя уверенно.
Разумеется, Лестер и Оливер были в полном восторге от возможности ездить друг к другу. У семьи Бромли было поместье в Ричмонде почти рядом с Ричмонд-парком. А Лонгманы снимали на лето коттедж в Милтон Кейнсе. Летние и пасхальные каникулы мальчики проводили вместе в одном из двух домов. А Рождество - дома, но с непременным приглашением то одной, то другой семьи в полном составе на Новый год. Не ночью – ночью дети должны спать, - а наутро первого января. Теперь семьи Лонгманов и Бромли стали больше. У Лестера появились сестра Лили и брат Джеффри, а у Оливера сестренка Элизабет. Разумеется, за эти годы сблизились и родители. Мистер Бромли по образованию был богословом и философом, но по тем же обстоятельствам, что помешали Томасу стать университетским ученым, был вынужден заниматься своим поместьем – арендаторами, ремонтом церкви, надзором за работниками – у него был небольшой конный завод; тысячами мелочей, необходимых для благополучия семьи, но отвлекающих от истинно важных и необходимых душе штудий.
В старших классах учителя настаивали, чтобы на лето приглашали и других, здоровых сверстников. Нормальным считалось трое-четверо приглашенных из которых хозяин и только один из гостей не слышали окружающего мира. И Лонгманы, и Бромли старались выполнять рекомендации, но, когда гости разъезжались, Лестер и Оливер еще пару дней гостили друг у друга. Однажды в конце августа 1875 года мальчики вместе с семилетней Элизабет и ее гувернанткой гуляли в Ричмонд-парке. У пруда Пен Пондс юные джентльмены взяли наемную лодку. Оба они были участниками школьной команды по гребле, которая тренировалась на Темзе, поэтому плаванье в тихом пруду не представлялось приключением, но красота золотых кленов, выстроившихся вокруг озера, тишина и листья на поверхности воды манили Элизабет, и она упрашивала мальчиков покатать ее в лодке до тех пор, пока они не согласились. Мисс Стилл осталась на скамеечке с книжкой – весь пруд был ей виден, как на ладони. Прогулочная лодочка была маленькая - не больше чем на двух-трех человек. Оливер и Лестер сели рядом, каждый взял двумя руками за весло, а Элизабет примостилась на носовой скамеечке. Уселась, расправив нарядные пышные юбки, в своей новой соломенной шляпке, украшенной букетиками искусственных цветов, бантами в тон ее юбки и даже одним небольшим фазаньим перышком. Особенно красивыми были поля шляпки, спускающиеся на лоб и виски. Зубчатыми и сплетенными искуснее, чем иные кружева. Мальчики
гребли, сидя к ней спиной, поэтому Элизабет сняла шляпку и положила к себе на колени, еще раз полюбоваться бантом и цветами. Легкий порыв ветра приподнял шляпку и аккуратно опустил на воду справа от лодочки. Элизабет повернулась и хотела поднять ее, но лодка мерно двигалась вперед, шляпка удалялась, она потянулась изо всех сил и, пронзительно закричав, упала в воду. Мисс Стилл видела все, но и ее крики тоже потонули в глубокой вечной тишине, окутывающей Лестера и Оливера. Когда Лестер оглянулся, а он все время поглядывал на Элизабет – она нравилась ему, передняя скамеечка была пуста, а пузыри поднимались на взволнованную поверхность справа, метрах в трех за кормой. Лестер прыгнул в воду сразу. Оливер почувствовал толчок, оглянулся и ничего не понял. В лодке был он один, мисс Стилл беззвучно кричала, встав со скамейки, а на воде не было никого. Через секунду он увидел, что Лестер вынырнул, держа двумя руками девочку и одними толчками ног продвигаясь к лодке. Тогда и Оливер прыгнул в воду. Они вдвоем втащили Элизабет на борт и влезли сами, едва не перевернув замечательно устойчивый кораблик. Девочка кашляла и отплевывалась, с волос текли ручьи. Мисс Стилл лежала на траве у скамейки – обморок, поняли мальчики. «А шляпка?» - спросила Элизабет у Лестера сипло, и он молча снова прыгнул в воду. Шляпка тихо покачивалась метрах в десяти за лодкой. Она была почти сухой. И это был единственный предмет, оставшийся сухим после этой прогулки.