Собственно, любых других людей в их возрасте я бы назвала стариками. Она была крупная статная дама, с хорошей осанкой и благородными женскими формами. У нее был чудесный переливчатый голос и прекрасное имя - Милена. По правде говоря, Милена была болтушка, но то, что она говорила было всегда занятно и мило, и смешно. Муж ее был геологом, путешественником, поэтом и скульптором. Он был начальником экспедиции, открывшей какое-то месторождение, автором нескольких книжек стихов, человеком, уверенным, что его руки могут сделать все на свете, любезным собеседником и чудесным рассказчиком. У них было трое детей. Один стал заметным ученым и жил в Москве. Второй постоянно жил с семьей в Токио и возвращался в Россию только раз в год в отпуск. А третья была любимая дочь...
Ну, вы уже догадались! Она влюбилась в еврея, вышла за него замуж, приняла гиюр, переехала в Израиль, поселилась в соседнем с нами доме и родила пятерых замечательных малышей. Родители заметались между тремя детьми, но дочь оказалась магнитом попритягательнее и они осели на нашей улице и стали нашими ближайшими приятелями.
Юрий Владимирович серьезно тосковал по своему дому в деревне и вообще по русской природе. Пару раз в год он ездил домой. Бродил по лесу, сплавлялся по речке, о которой потом смущаясь рассказывал, что уровень ее бурливости был постыдно низким - неотъемлимая дань его более чем восьмидисятилетнему возрасту. И возвращался в жаркую безводную пустыню к нам. Центр его жизни был здесь. Он очень любил внуков. О последнем златокудром ангеловидном Иуде задумчиво говорил: "в нашей семье сроду Иуд не бывало. Никогда не знаешь..."
Юрий Владимирович умер внезапно и мы долго чувствовали, как нам его не хватает. А Милена продолжала навещать нас ежедневно. Она стала терять память. Забывала, как нас зовут, но сохранила отчетливую способность к шутливости, в основном к иронии. Она спрашивала у мамы : "А где милорд?", так что можно было подумать, что она не забыла как зовут папу, а просто намекает на его властный характер, что было совершенно справедливо. Дальше количество иронических выражений только увеличивалось и позволяло ей, почти утратив рассудок, сохранять чувство собственного достоинства, к чему она была чувствительна до самого конца.
А меня это сильно беспокоит. Я сама довольно иронична и если не умею шутить так, чтобы вызвать смех, то способна вызывать улыбку, а в удачных случаях даже хмыканье. А теперь оказалось (я вижу это каждый день и на других примерах у людей старшего поколения), что ирония требует самой скромной умственной деятельности. Нет ничего проще чем назвать скверное хорошим и вызвать этим усмешку. Хотя, конечно, были и великие мастера...
Но хорошо бы переместиться в сторону английского юмора
— Что такое английский юмор? — Это когда один уважаемый джентльмен говорит другому почтенному джентльмену нечто такое, чего остальные не понимают, и они из-за этого смеются.* |
||