Тбилисский дом, в котором я родилась был построен моим дедом и его товарищем. Оба были малярами, оба жили в съемных хибарках, у обоих были семьи и очень мало денег. Они работали вместе в одной бригаде. Ремонтируя квартиру в старом дворе, они обнаружили большой полуразвалившийся сарай, который хозяин продал им с удовольствием и задешево. По счастливой случайности в это же время им разрешили взять старые кирпичи от разобранной церкви - молодое советское государство не нуждалось в культовых учреждениях. Руки были свои, наняли еще и каменщика, который вынимал кирпичи из остатков старых стен, и клал из них новые. Фундамент использовали готовый и за несколько месяцев во дворе номер 17 по улице героя Революции Серго Орджоникидзе, образовались две приличные квартиры. Крышу крыли красной черепицей. Штукатурка была, разумеется, собственной выделки и самонаилучшая. Дед разбил свою часть на пять маленьких комнат и галерею; дядя Сема для себя, жены - тети Хаи и двух сыновей, спланировал три комнаты и большую, не в пример нашей, кухню. Альфрейные работы изукрасили все помещения самым прихотливым образом: в одной спальне колонны и голубое небо с облаками, в другой - букеты роз, разбросанные по стенам, в столовой рога изобилия и амфоры над золочеными арками, а на галерее - волк и три поросенка в курточках, но без штанов, неустойчиво стоявшие на маленьких копытцах в простенках между дверьми. У каждого из хозяев - свое крыльцо, а у нас даже садик, размером с небольшую скатерть. В садике рос куст невероятно пахучих алых роз и две лозы - белого и черного винограда. Этот дом стал родным для двух растущих семей. Мой отец, вырвавшись в сорок первом из еще незамкнутого блокадой Ленинграда, привез туда мою маму. Дядя с фронта - свою жену. У обеих пар там родились дети. Дом этот никогда не был новым и требовал вечных усилий для поддержания своего существования. Во всех стенах были тоненькие, но неистребимые трещины - память о старом фундаменте и кирпичах, один раз уже отслуживших свой век. Черепица во время дождей с ветром срывалась со своих желобков и папа вылезал на скользкую крышу через слуховое окно чердака и возвращал ее на насиженное место. Обогревались двумя стенными печами. В моем детстве на пол положили линолеум, изображавший паркет, а печь обклеили белой бумагой, разлинованной карандашом на клеточки, размером с кафельные плитки. Гости приглашенные после ремонта дружно ахали и делали вид, что печка им кажется кафельной, а пол паркетным. К этому обязывал бонтон. В период расцвета нашего дома, и у нас, и у дяди Семы полы действительно были паркетными, а печи декоративными - дом обогревался паровым отоплением. Ванные блистали хромированными кранами и импортной керамикой. Постепенно население уменьшалось. Умер мой дед. Отселился дядя с семьей. Переехали в свои квартиры женатые дети дяди Семы. Женился и переехал мой брат. Бабушка умерла, едва мы отпраздновали ее семидесятилетие. Тетя Хая заболела раком груди и ее тоже не стало. Дядя Сема прожил один около года и уехал к сестрам в Батуми. Его половина дома опустела. Дети не смогли договориться ни о чем. Дом стал яблоком раздора. Невестки рассорились, да и между братьями отношения напряглись. Квартира разрушалась - никто ей не мешал. Мы заколачивали там свои ящики, уезжая в Израиль. Потом и родители мои уехали. Круг замкнулся. Этот угол двора сегодня выглядит, как 80 лет назад... Правда это уже не та улица - теперь она называется улицей священника Петре... Стоило разрушать старую церковь...
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →